Диввис, насколько знал Хиссун, сталкивается с такими же трудностями на другой стороне Пиурифэйна. Метаморфы немногочисленны, а их города, по-видимому, чуть ли не складные. Вероятно, они перемещаются с места на место, как легкокрылые ночные насекомые. А может быть, они приняли вид деревьев и кустов, стоят себе спокойненько и давятся со смеха, наблюдая за тем, как мимо них топает армия короналя. И даже огромные двикки, вполне возможно, могут быть разведчиками метаморфов, подумал Хиссун. Надо поговорить с этим шпионом, посланником, убийцей или кто он там: возможно удастся от него что-нибудь узнать, а нет — так хоть какое-то развлечение.

Вскоре вернулся Альсимир с надежно охраняемым пленником.

Он был похож на всех пиуриваров, виденных Хиссуном раньше: странная, вызывающая смутное беспокойство фигура, чрезвычайно высокая, худая до истощения, почти обнаженная, если не считать кожаной набедренной повязки. Кожа и тонкие упругие пряди волос имели необычный бледиовато-зеленый оттенок, а лицо было едва ли не лишено всяких черт: губы-щели, нос-шишка, а глаза настолько узкие, что их почти не видно за веками. Вид у пленника был беспокойный и совсем не грозный. Но тем не менее Хиссуну хотелось, чтобы рядом с ним оказался кто-нибудь, способный читать в душах, например, Делиамбер, Тизана или даже сам Валентин, для кого чужие тайны не были секретом. Этот метаморф, возможно, задумал что-нибудь нехорошее.

— Кто вы? — спросил Хиссун.

— Меня зовут Аарисиим. Я служу Королю Сущему, которого вы знаете под именем Фараатаа.

— Вас послал ко мне он?

— Нет, лорд Хиссун. Он не знает, что я здесь.— Метаморф вдруг задрожал, как-то судорожно заколыхался, и на мгновение показалось, что его тело видоизменяется и плывет. Телохранители короналя тут же встали стеной между метаморфом и Хиссуном, опасаясь, что эти движения — прелюдия к нападению, но

Аарисиим тут же овладел собой и принял прежний вид. Он тихо сказал: — Я пришел сюда, чтобы предать Фараатаа.

— Вы собираетесь показать нам, где он укрывается? — изумился Хиссун.

— Да.

Слишком хорошо, чтобы быть правдой, подумал Хиссун, глядя по очереди на Альсимира, Стимиона и других ближайших советников. Они явно испытывали те же чувства: скептицизм, настороженность, враждебность.

— Почему вы хотите это сделать?

— Он совершил нечто противозаконное.

— Война в самом разгаре, а вы пришли к нам только теперь…

— Я хотел сказать, мой лорд, противозаконное по нашим обычаям, а не по вашим.

— Ах, вот как. И что же произошло?

— Он отправился в Илиривойн, захватил Данипиур и собирается ее убить. Незаконно захватывать Данипиур. Незаконно лишать ее жизни. Он не слушает ничьих советов. Он захватил ее. К моему стыду. Я находился среди тех, кто был с ним. Я думал, что он хочет держать ее в плену, чтобы она не могла пойти на сделку с вами, неизменными, против нас. Он говорил, что не будет убивать ее, пока не решит, что война полностью проиграна.

— А сейчас он так думает? — спросил Хиссун.

— Нет, лорд Хиссун. Он считает, что война еще далеко не проиграна: он готов выпустить на вас новых тварей и новые болезни и считает, что находится на пороге победы.

— Зачем тогда убивать Данипиур?

— Для закрепления своей победы.

— Безумие!

— Я тоже так думаю, мой лорд.— Сейчас глаза Аарисиима были широко раскрыты и горели странным огнем.— Он рассматривает ее в качестве опасного соперника из-за того, что она склоняется к миру, а не к войне. Если ее убрать, для его власти не останется никакой опасности. Но это еще не все. Он собирается заклать ее на алтаре — принести ее кровь в жертву водяным королям за их продолжительную помощь. Он соорудил храм по образцу того, что находился в Старом Велализиере, и сам возложит Данипиур на жертвенный камень, и своими собственными руками отнимет у нее жизнь.

— А когда это должно произойти?

— Сегодня ночью, мой лорд. В Час Хайгуса.

— Сегодня ночью?

— Да, мой лорд. Я добирался со всей возможной быстротой, но ваша армия такая огромная, я боялся, что меня убьют, прежде чем я доберусь до вашей личной охраны. Мне надо бы прийти к вам вчера или позавчера, но не было возможности, я не мог…

— Сколько дней отсюда до Нового Велализиера?

— Наверное, четыре. Может быть, и три, если спешить.

— Тогда Данипиур погибла! — гневно воскликнул Хиссун.

— Но если он не убьет ее…

— Вы сказали, что жертвоприношение состоится сегодня ночью.

— Да, сегодня луны и звезды благоприятствуют ему, но вдруг он потеряет решимость, передумает в последний миг…

— Часто ли Фараатаа теряет решимость? — поинтересовался Хиссун.

— Никогда, мой лорд.

— Тогда мы никак не сможем вовремя добраться до места.

— Не сможем, мой лорд,— мрачно подтвердил Аарисиим.

Хиссун хмуро посмотрел в сторону двикковой рощи. Что будет, если Данипиур погибнет? Тогда не останется никакой надежды на соглашение с метаморфами: он понимал, что лишь она одна могла смягчить ожесточение мятежников и заставить их пойти на компромисс. Без нее начнется война на истребление.

Он спросил у Альсимира:

— Где сейчас понтифекс?

— Он к западу от Кинтора. Возможно, добрался до Дюлорна, и, скорее всего, сейчас где-то в районе Ущелья.

— А можем мы послать ему туда сообщение?

— У нас очень ненадежная связь с теми местами, мой лорд.

— Я знаю. Я хочу, чтобы ты хоть как-нибудь, любым способом, передал ему эту новость в течение двух часов. Испробуй все, что можно. Воспользуйся колдунами, пошли сообщение Хозяйке Острова Сна, чтобы она попыталась достать его через сновидения. Делай все, что только можно представить, понимаешь, Альсимир? Он должен узнать, что сегодня ночью Фараатаа собирается убить Данипиур. Передай ему это как хочешь и скажи, что только он может ее спасти. Любой ценой. 

 Глава 7

Для этой цели, подумал Валентин, ему понадобятся и обруч Хозяйки Острова Сна, и зуб Маазмурна. Не должно быть никаких помех, никаких искажений послания: он использует все имеющиеся в его распоряжении возможности.

— Встаньте ко мне поближе,— приказал он Карабелле, Делиамберу, Тизане и Слиту,— Окружите меня. Когда я дотянусь до вас, возьмите меня за руку. Не говорите ничего: только держите.

День был ясным и прозрачным. В свежем бодрящем воздухе пахло алабандиновым нектаром. Но далеко на востоке, в Пи-урифэйне, уже опускались сумерки.

Он надел обруч, стиснул в руке зуб водяного короля, глубоко вдохнул свежий, ароматный воздух, от которого у него закружилась голова.

— Маазмурн?

Валентин исторг зов с такой силой, что окружавшие его, должно быть, почувствовали отдачу: Слит содрогнулся, Карабелла прижала ладони к ушам, а у Делиамбера вдруг начали возбужденно извиваться щупальца.

— Маазмурн? Маазмурн?

Колокольный звон. Медленное, тяжелое шевеление гигантского тела, качающегося в холодных северных водах. Легкое шевеление огромных черных крыльев.

— Я слышу, брат Валентин.

— Помоги мне, Маазмурн.

— Помочь? Чем я могу помочь?

— Позволь мне пролететь по миру с твоим духом.

— Тогда иди ко мне, брат-король, брат Валентин.

Это оказалось до изумления просто. Он почувствовал, что становится легким, взмыл вверх. Он плыл, парил, летел. Под ним половинкой огромного шара лежала планета, что погружалась на востоке в ночную темноту. Водяной король нес его безмятежно, безо всяких усилий, как великан мог бы нести на ладони маленького котенка, все дальше и дальше над открывающимся под ним миром. Он ощущал себя единым целым с планетой, он чувствовал себя воплощением всех двадцати миллиардов ее жителей — людей, скандаров, хьортов, метаморфов и всех остальных, они перемещались внутри него, подобно кровяным тельцам. Он был одновременно повсюду; являлся всей печалью и всей радостью мира, всей тоской и всей нуждой. Он был всем. Он был бурлящей вселенной конфликтов и противоречий. Он ощущал горячее дыхание пустыни, теплый дождик тропиков и холод горных вершин. Он смеялся, плакал, умирал, любил, ел, пил, танцевал, сражался, бешено скакал по неизведанным местам, трудился в поле, прорубал тропу в буйных зарослях джунглей. В океанах его души показывались на поверхности громадные морские драконы и, издав чудовищный протяжный рев, вновь скрывались в бездонных глубинах. Он посмотрел вниз и увидел раны земли, те места, где земля восстала и столкнулась сама с собой, увидел, как все можно исцелить, воссоединить и вернуть к мирной, спокойной жизни. Все охватывалось Сущим. Все было частью всеобъемлющей, единой гармонии.