Его охватила дрожь. Он шел уже и не вспомнить сколько долгих месяцев сюда, к порогу Храма, где царила таинственная женщина, и воображал, что это его мать. И вот он наконец здесь. Но что если все его мечты окажутся вздором, фантазией или ужасным заблуждением? Что если на самом деле он вообще никто — желтоволосый бродяга из Зимроэля, по какой-нибудь дурацкой случайности потерявший память, в ком шутники пробудили нелепое самомнение? Эта мысль была непереносимой. Если Хозяйка Острова оттолкнет его, если не признает…

Он вошел в Храм.

По-прежнему сопровождаемый иерархами, Валентин долго шел по бесконечно длинному холлу, где через каждые двадцать футов стояли мрачные воины, пока не оказался во внутренней комнате — восьмиугольной, со стенами из прекраснейшего белого камня и с восьмиугольным же бассейном в середине. Через восьмигранную стеклянную крышу комнату заливал утренний свет. В каждом углу стояли молчаливые фигуры в одеяниях иерархов. Валентин растерянно оглядел их по очереди, но лица были неприветливы и суровы, губы поджаты.

Раздался тихий мелодичный звук. Когда он смолк, в комнату вошла Хозяйка Острова Сна.

Она была очень похожа на ту, которую Валентин так часто видел во сне: женщина средних лет, невысокая, со смуглой кожей, блестящими черными волосами, теплым взглядом, с полными губами, улыбкой приподнятыми в уголках, с серебряной полосой на лбу и цветком, состоявшим из множества сочных зеленых лепестков, за ухом. Ее, казалось, окружала аура, нимб, она излучала силу, уверенность и величие, как и подобает властительнице Маджипура. Валентин не был готов к этому: он надеялся найти лишь материнское тепло женщины, забыв, что она королева, жрица, почти богиня. Он стоял молча. Она же, устремив на него с дальней стороны бассейна ясный, добрый и в то же время проницательный взгляд, некоторое время изучала его. Затем сделала резкий знак выйти. Но не ему, а иерархам. Это сломало их ледяное спокойствие. Они переглянулись, явно растерянные. Повелительница Снов повторила жест — легкий поворот запястья, и в ее глазах вспыхнуло что-то властное, почти устрашающей силы. Трое или четверо иерархов вышли из комнаты, остальные остались, как бы не в силах поверить, что Хозяйка Острова желает остаться наедине с пленником. На секунду показалось, что ей придется в третий раз повторить приказание. Самый старый и самый важный из иерархов, явно протестуя, протянул к ней дрожащую руку, но под взглядом Хозяйки его рука опустилась. Наконец последний из них медленно покинул комнату.

Подавив сильное желание упасть на колени, Валентин чуть слышно произнес:

— Я не имею понятия, как полагается демонстрировать повиновение, и не знаю, как должен обращаться к тебе, чтобы не оскорбить.

— Вполне достаточно, Валентин, если ты назовешь меня матерью,— спокойно ответила она.

Ошеломленный такими словами, он сделал несколько робких шагов в ее сторону и в испуге остановился.

— Это правда? — прошептал он.

— Нет никакого сомнения.

Кровь бросилась Валентину в лицо. Такая благосклонность, казалось, лишила его способности двигаться и говорить. Хозяйка поманила его легким движением пальца, и он качнулся, как под сильным порывом ветра.

— Подойди,— позвала она,— Разве ты боишься? Подойди ко мне, Валентин!

Он пересек комнату, обошел бассейн и встал рядом с женщиной. Она взяла его за руки, и он ощутил мгновенный удар энергии, ощутимую, осязаемую пульсацию, сходную с той, которую чувствовал, когда его касался щупальцами Делиамбер, но неизмеримо более мощную, даже пугающую. Он хотел было освободить руки, но Повелительница Снов не отпускала их и пристально вглядывалась в его глаза, как бы читая все его тайны.

— Да,— произнесла она наконец.— Клянусь Божеством — да! Тело у тебя чужое, но дух твой создан мною. О Валентин, что они сделали с тобой?! Что они сделали с Маджипуром?!

Она еще сильнее сжала его руки, притянула к себе, и он оказался в ее объятиях. Теперь он чувствовал, как она дрожит,— не богиня, а только женщина-мать, прижимающая к себе испуганного сына. Рядом с нею он обрел такое спокойствие и умиротворенность, каких не знал с момента своего пробуждения в Пидруиде, и он прильнул к ней, молясь, чтобы этот миг продлился как можно дольше.

Затем она отступила и, улыбаясь, оглядела его с ног до головы.

— Во всяком случае, тебе дали красивое тело, ничуть не похожее на прежнее, но приятное взгляду, сильное и здоровое. Могло быть много хуже. Они могли сделать тебя старым, больным, калекой, но, я думаю, у них не хватило смелости. Они знали, что когда-нибудь сторицей заплатят за все свои преступления.

— Кто, мама?

Она, казалось, удивилась этому вопросу.

— Как кто? Барджазид и его выводок!

— Я ничего не знаю, мама, кроме того, что видел во сне, но даже и это было туманным и неопределенным.

— Что именно тебе известно?

— То, что у меня отняли тело, что каким-то колдовством Короля Снов меня оставили возле Пидруида таким, каким ты меня видишь, что кто-то другой, вероятно Доминин Барджазид, правит теперь из Горного замка. Но все мои знания — из самых недостоверных источников.

— Все это правда,— ответила Хозяйка Острова.

— Когда это случилось?

— В начале лета, едва ты отправился в великий поход по Зим-роэлю. Я не знаю, как это было сделано. Однажды ночью, во сне, я почувствовала какой-то толчок, как будто сердце планеты дало трещину. Я проснулась с сознанием, что случилось нечто чудовищное, свершилось невероятное зло, послала свой дух к тебе, но не смогла тебя достичь. Там, где ты был прежде, остались только тишина и пустота. Однако эта тишина была не такой, какая ударила меня в момент гибели Вориакса. Я чувствовала, что ты где-то есть, но не могла к тебе пробиться, как будто ты находился за толстым стеклом. Я немедленно спросила о коронале. Мои люди сообщили, что он в Тил-омоне. «Здоров ли он?» — поинтересовалась я. «Да,— ответили они,— здоров и сегодня направляется к Пидруиду». Но мне не удавалось войти в контакт с тобой. Я послала свой дух во все концы мира, чего не делала много лет, но тебя нигде не было, и одновременно ты где-то был. Я растерялась и испугалась, но оказалась бессильна что-либо сделать — оставалось только искать и ждать. До меня дошли известия, что лорд Валентин в Пидруиде, и я видела его сквозь расстояние: лицо было лицом моего сына, но мозг был другим, закрытым для меня. Я пыталась направить послание, но безрезультатно. Только тогда я наконец начала понимать…

— И ты узнала, где я?

— Не сразу. Они переключили твой мозг так, что он полностью изменился. Каждую ночь я посылала свой дух искать тебя в Зимроэле, пренебрегая всеми остальными делами. Но ведь подмена короналя — дело нешуточное, и мне показалось, что я уловила проблеск твоей истинной сущности, какую-то часть ее. Спустя какое-то время я смогла определить, что ты жив и находишься на северо-западе Зимроэля, но связаться с тобой по-прежнему не удавалось. Оставалось ждать, пока ты начнешь приходить в себя, пока их колдовство хоть чуть-чуть утратит свою силу и твой истинный разум начнет исцеляться.

— Он и сейчас еще не восстановился, мама.

— Я знаю. Но, уверена, это излечимо.

— Когда ты наконец достигла меня?

Она на секунду задумалась.

— Кажется, возле гэйрогского города Дюлорна. И сначала я увидела тебя через сознание других, которые во сне узнали правду о тебе. Я коснулась их мозга, очистила и прояснила то, что там содержалось, и поняла: твой дух оставил на них свой отпечаток, и они лучше тебя знают о твоей участи. Так я очертила возле тебя круг и смогла войти в твой мозг. С этой минуты ты получал знание о своем прежнем «я», и я старалась через разделявшие нас тысячи миль вылечить тебя и привести ко мне. Поверь, это было нелегко. Мир снов неустойчив, это сложная область — даже для меня,— и пытаться управлять ею все равно что писать на песке у самой кромки воды: прибой возвращается и смывает все, и приходится писать снова и снова… Но наконец-то ты здесь.